В предыдущих сериях...
Когда пан Мнишек заявился в краковский замок Польши, где государство отдыхало и набиралось сил после имевшей недавно место быть котоваситей ввиду отсутствия польского правителя, Феликс трапезничал, ни о чем не подозревая. И когда бравый жоунеж объявил, что познакомился с очень славным мужем по имени Дмитрий Иоанович, тем самым, что был сыном Ивана Грозного, Польша подавился поросячьим окороком и чуть не умер. Он помнил покойного Ивана IV так хорошо и явственно, будто только вчера ходил с ним вместе в баню. Это дикошарое чудовище, которое выдвигало свою кандидатуру в польские короли пару десятков лет назад, не забудет даже самая забывчивая курица!
Наши дни. 20 июня 1605 года... Польша, вместе с отважной челядью сопровождая Дмитрия Иоановича, подъезжал к Москве. Когда пан Мнишек все же их познакомил, Дмитрий пришелся Феликсу вполне по вкусу и ни одной чертой своей не напомнил своего кровожадного батеньку. Зная о том, что брату России, с которым Польша не виделся с глазу на глаз много-много лет, живется несладко, да и вспомнив себя самое в лихие годы бесхозности, пан Лукашевич посчитал своим долгом вернуть отвергнутую и заблудшую овечку в свое стойло. Именно стойло! Потому что именно стойлом выглядело то, что Польша видел вокруг себя, подъезжая к Москве, - полный бардак и беспорядок. Когда в последний раз Феликс бывал во владениях Ивана, он завидовал его необъятным, величественным просторам и плодородным полям, а теперь пейзаж разрухи, опустошения и всеобщего уныния вызывали в гордом шляхетском сердце одну только жалость и досаду, что недотепа брат довел себя до такого состояния. Подъезжая к Кремлю, он не хотел ничего более, кроме как надрать этой неряхе уши и прибрать все к своим хозяйственным братским рукам!

Отредактировано Rzeczpospolita Polska (14 Фев 2013 18:55:05)

Начхав на приличия, Феликс высокомерно прикрыл нос перчаткой: московский смрад ничем не отличался от варшавского, но свои продукты жизнедеятельности, как говорится, не пахнут.
- Вот Ванюша, вот зараза! - присел ворчливо ясновельможный пан на уши консулу, плетущемуся рядом на обалдевшем от культурного шока скакуне. - Не возлюбленного старшего брата будто встречает, а балаган бродячих артистов!
Казалось, что повидать своих дальних родственников-славян вышла вся Москва, но не казалось уж точно, что выйти из засаженных домов на несвежий воздух соблаговолили не только сливки светского общества Руси, но и их забродившие и заплесневевшие отстои. Чернь, нищие, калеки, прокаженные, юродивые - все они лезли вперед господ, протягивая к польской свите свои обглоданные непогодой, грязью и болезнями руки. Белокрылые польские гусары неосторожно дергали коней, чтобы шугануть сброд, и копыта скакунов проваливались в сточные канавы, хрустя костями трупиков замученных животных и пострадавших в светских междоусобицах представителей отряда хомо-сапиенс.
- Это просто невообразимо! - не переставал ворчать пан Лукашевич под руку своего не более довольного консула. - Да, мой брат всегда был невежественным молодым человеком, и я отдаю себе отчет в том, что сейчас он переживает не самые легкие времена, но снизойти до такого садома! Horribile dictu!
- Horribile auditu! - поддакнул с умным и крайне возмущенным видом консул.
- Вот я слышу, он зовет меня. Янек, где ты? - позвал Феликс в ответ, вгляделся в ту часть толпы, откуда безошибочно услышал радостный крик Ивана, да только не увидел там никакого Ивана - его имя выкрикивал какой-то хилый заморенный парнишка в безвкусном и давно вышедшем из моды барском одеянии.
- Это не он, я ошибся, - доложил тут же Лукашевич своему преданному консулу.
- Видимо, отпрыск разорившейся знати. Хочет пополнить ряды нашей армии.
Феликс усмехнулся, надменно закатив глаза.
- О милый Боже, я польщен! - сказал он, потом натянул фальшивую улыбку, махнул пареньку рукой в знак королевского благоволения, забыл о нем и, разражаясь возмущенным пшеканьем и умными латинскими фразами невпопад, поехал дальше.

- Нет, ты зобачь, ясновельможный пане консул! Эта свинья даже носа из своих червонных крепостей не кажет! А ведь в последний раз мы виделись при Грюнвальде! Ему тогда и 14-ти не было. Ооо, чуяло сердце, что монгол его вконец испортит! А ведь мы с Литвой хотели ему...
Но что разбойный Польша с не менее разбойным Литвой хотели сделать бедному Ване, Феликс досказать не успел, потому что выкрики бегущего за ним юного обожателя очень неказистого вида стали раздражать настолько сильно, что не обращать на них внимания стало уже невмоготу.
- Вот настырный! - фыркнул пан Лукашевич, да так яростно, что горячее дыхание прогулялось по меховому воротничку его атласного плаща легкой поступью.
- Бери в армию, пане! - хихикнул чуть ехидно консул. - Где ж еще таких жоунежей повстречаете, которым Ваша Светлость так шибко полюбилась?
- Над русским шефство взять - все равно, что змею на шее пригреть. Если у пана консула достаточно средств, чтобы прокормить всех этих нищебродов, я распоряжусь больше не выплачивать Вашей Милости жалование, - отвечал Феликс, нисколько не уступая подданному в остроте языка, и в упоении своим остроумием не заметил, что юнец уже наступает на передние копыта его скакуну. - И куда смотрит моя стража, я хотел бы знать! - взвизгнул пан оскорбленно, но то, что он услышал долю секунды спустя, больно проткнуло его сердце стальной спицей и заставило дать отбой подоспевшим гусарам.
- Феликс! Я очень скучал!
Не к месту пронзительный крик, отдаленно напоминающий голос брата, зазвенел в ушах и сжал в тиски все внутренности, что наполняли грудь.
- Даже мальчишка, которого я вижу впервые, обо мне скучал, а родной брат и встретить не удосужился! - рыкнул Польша и полез в бархатный расшитый кошелек, откуда вынул несколько злотых с профилем короля, и протянул их пареньку, переходя на кривой русский. - Не могу ответить тебе взаимностью, молодой человек, но благодарю за теплый прием. А теперь ступай домой. Негоже юноше благородного происхождения мешаться с грязью, - и продолжил свой путь в Кремль.

Вопли мальца о том, что он и есть брат Иван, не могли оставить Феликса равнодушным. Он резко оборотился, но парня уже не было. Сначала Польша подумал, что он просто затерялся в толпе и вот поверх повязанных платками и увенчанных вшивыми патлами голов мелькает его светло-русая макушка, ан-нет - паренька и след простыл, и пан, в свой черед, задумался, не сыграло ли с ним его собственное воображение злую шутку, не оказался ли тот, кто отчаянно кричал его имя и тянул к нему худые дрожащие руки, бесплотным привидением.
- Янек?.. Нет, это невозможно, - сказал Польша самому себе, тряхнув аккуратным золотом волос, и спрятал нос в меха воротника, как обиженный на мороз ребенок.
С Грюнвальда он запомнил Ивана малорослым крепким отроком с полными смеющимися губами и румяными щеками, по-детски пухлыми и покрытыми светлым персиковым пушком, в безразмерной льняной косоворотке, расшитой красными узорами и пропитанной свежим потом. То, что только что преследовало пана, никак не укладывалось в его представления о младшем брате, - обескровленное, заморенное голодом, сияющее огромными глазами на худом лице, однако в то же время исполински высокое. Это определенно был простой смертный, чьи родители когда-то были богатыми, а теперь разорились.
- Но на кой черт простому незнакомому человеку так остервенело за мной гнаться и демонстрировать свои симпатии? - вспыхнув, резко обратился Польша к своему консулу.
Тот пожал плечами, потому что, обернувшись, тоже не увидел никакого мальчишки.
-  Он получил то, что хотел, и отставил Вас в покое, пане. Этих денег его семье ого-го на сколько хватит! На неделю, а то и больше.
- Два века прошло... Напомни-ка мне еще раз, что мой брат не мог вырасти.
- Он не мог вырасти, Ваша Светлость, монгол задавил его. Какой там расти, дай, Боже, чтобы он не деградировал до уровня австралопитека! Даже безмозглому Литве это очевидно, пане.
- Точно, - шумно выдохнул Польша, успокоившись и сосредоточив свое внимание на воротах приближающегося Кремля. - Эй, отворяй! Именем короля! Тьфу, царя! - рявкнул он неожиданно громко и басисто для своего голоса. - Если этот молокосос даже собственного царя заставит пороги обивать, я его выпорю прямо на площади!
- Фелек рвет и мечет, - пролопотал, поспешая за головой процессии на добротном польском скакуне, простоватый мужик с явным хохляцким акцентом и на пути своем бросил отирающему грязь с лица Ване. - Хлопче, ты не путайся. Ляхи-то они лютые. Вот так вота возьмут и зашибут.
То, что это был Дмитрий, не было сомнений уже потому, что за ним семенила толпа восторженных москвичей, с которыми этот простак уже успел познакомиться.

Дмитрий похлопал голубыми лупастыми глазенками на Ваню и, ни на миг не задумываясь, протянул ему по-крестьянски крепкую руку, звенящую от обилия перстней и запястий.
- А шо бы доброму человеку не помочь, коли надобно? - сказал он и хапнул Ивана за рукав, дабы втащить на седло, едва тот успел приблизиться к лошади на расстояние, позволяющее это сделать. - Братушка, говоришь, тама? А кто таков? Мож, знаю я его, мож, вполне себе хороший человек. Ляхи, они только с виду паскудники, а в душе человеки хорошие. Вот приедем, затопим баньку, хлебнем кваску, и сам увидишь, что паны сердешные. Ты-то с нами в баньку пойдешь? Аха, меня, это самое, Димка зовут, я царь...
Удостоверившись, что подобранный пассажир устроился удобно позади, царь Димка продолжил нести безумолчную околесицу, довольно часто прерывая ее, чтобы пожать руку к подбиравшейся поближе голытьбе и представиться "ясновельможным царем Всея Руси Димкой".
Отвлечься от всеобъемлющих порывов дружелюбия его заставил раздавшийся визг за закрывающимися Кремлевскими воротами:
- К черту Шуйского, я хочу видеть Русь, где Иван?! Пусть явится немедленно!!! И где Дмитрий, чтоб черт твоего отца с моста спихнул вместе с заразой Мнишком?! За что я плачу моим солдатам?! На плаху всех!!!
- И сразу на плаху, вот шо за шумное существо! - посетовал на Польшу Дмитрий и добавил звучным, явно не принадлежавшим особе голубых кровей басом, заставившим сотрястись даже Лобное Место: - Тутай я, пане Фелуш, тутай!
Но больше всего от этой ситуации обалдевала стража, уже успевшая закрыть ворота за последним конным гусаром армии польского короля.

Отредактировано Rzeczpospolita Polska (3 Окт 2013 20:25:14)

Речь Ивана прервала поднявшийся в Кремлевских стенах грандиозный хай. Польша, бушуя, подобно Балтийскому морю в непогоду, отколотил бархатными перчатками всю приближенную знать, половину слуг и добрую часть страж, своих и кремлевских.
- Что значит, в палатах нет?! Что значит, потерялся?! Что значит, отстал?! Что значит, с быдлом якшается?! - с каждым риторически вопросом роскошный туалет Феликса терял по какому-нибудь аксессуару: то перчатки по одной полетели в ясновельможных панов, то шарф - в необычайно растерянного Василия Шуйского, а вот нитка с жемчугами повисла на шапке московского солдата.
Литовские наемники, тоже получившие на орехи, стояли в сторонке и ржали.
- Взаправду ж говрил тэвас Лоринайтис, что пшек тряпками кидается, когда бесится.
Как уже было сказано, со скрипом отворившиеся ворота и показавшиеся в них Дмитрий с Иваном остановили это безумство.
- Дмитрий, курва, зачем ты притащил этого холопа с собой?! - взвизгнул красный и взлохмаченный Феликс, вконец выходя из себя, - до сих пор не складывалось концепта в его голове, что рослый, широкоплечий спутник царя, и в самом деле, может быть его младшим братом Янеком.
- Иван, вот ты где! Этот вспыльчивый боярин тебя уж обыскался! - взмолился Шуйский, не желая ничего более, кроме как положить конец польской истерике.
Взъершившись и оскалившись на Ивана, Польша все-таки замолк.
- Это невозможно! Этот человек не может быть Иваном! - проскулил Феликс слегка погодя, но имевшие недавно место быть сомнения снова взыграли в его голове, и пылким размашистым шагом пан устремился к брату, чтобы получше его рассмотреть.
То спокойствие, с которым обитатели Кремля впустили в свои стены постороннего человека, по капле возвращала Польше здравый смысл. А Ванькина широченная простоватая улыбка во все тридцать два зуба все настойчивее предлагала отказаться от недавних воззрений на нынешний внешний вид близкого родственника. Польше пришлось далеко вытянуть руку, чтобы запустить пальцы в льняные кудри брата, потому что теперь Иван был на две головы выше Феликса. Проинспектировав такие родные волосы, пан спустил ладонь на чумазое лицо Вани, когда-то по-детски пухлое и по-славянски круглое, а теперь по-юношески вытянувшееся и исхудавшее от голода и треволнений, и категорически его не узнавал. Только знакомая горбинка на носу заострилась и стала тенью от того прежнего Янека, которого Феликс в последний раз видел два с лишним века назад.
- Р-русь?.. - выговорил Польша, словно пугаясь этого слова и, собственно, того, что произносит его.
- Русское Царство... - змеючим шипом поправил подкравшийся втихомолку Шуйский.
Феликс изумленно ахнул.
- Янек, как ты вырос! - вскрикнул он и, прослезившись, сильно и пылко обнял брата под лопатки - теперь он едва доходил ему ключиц.

Та поспешность, с которой Иван отстранился, Польше не понравилась. Во-первых, он действительно соскучился по своему Янку настолько сильно, что хотел бы вот так обнимать его под ребра и таскать с собой, не отпуская, весь день. И Феликс бы так и сделал, если б Ваня остался в тех же габаритах, в которых был два века назад. И это была вторая причина, почему Польше так не понравились эти скорые обрывистые объятия, - тяжело ему было принять тот факт, что Иван сильно вырос и теперь надрать ему уши будет не так-то просто.
- Вспомнил, тятенька, вспомнил! - заливал под руку дружелюбный Дмитрий, чтобы уж вконец умаслить Русское Царство и заодно самому целиком и полностью уверовать в ту авантюру, в которую он ввязался. - Что ж ты сразу не сказал, что Ванька ты, тятенька любезный, Царство Русское? А то я ж зыркаю, думаю, шо такое физио знакомое, а потом так раз - а шо, если показалось? Сколько ж я тебя не видывал!
А под другую руку взахлеб заливал хитро-мудрый Шуйский:
- Теперь, когда нашелся истинный наследник и Царство обрело своего милостивого правителя...
Польша отмахнулся от двоих. И даже от троих.
- К черту венчание, подождет! - возразил он, в первую очередь, Ивану. - Мы устали с дороги, а тебе нужна баня. Пойдем, я помогу тебе умыться.
И, по ходу бросив приказ распорядиться об обеде, отдыхе и надлежащем уходе за лошадьми, Польша цапнул Русское Царство за  рукав и потащил сам не знал, куда, но знал точно, что мыться, - как частенько делал, когда братья были детьми.

- Опять спутался с каким-то проходимцем, - ворчал Феликс, краем уха слушая, как Ваня взахлеб распаляется о своем новом лучшем друге. - Что ж ты ко всякой сволочи-то такой доверчивый?
А когда брат насилу остановился и заставил встать Польшу, ясновельможного пана обуяла уже не то, чтобы ревность, а самая настоящая злость.
- Пойдем куда угодно, Ян, лишь бы там была лохань с водой, чтобы умыть твою чумазую физиономию! - выпалил Феликс Ване, на правах старшинства крепче стискивая его локоть, пусть больше не такой худенький и мягкий, как два века назад.
Ну уж когда этот милый братский разговор прервался запыхавшимся Шуйским, ревнивому вспыльчивому пану на миг показалось, что прямо сейчас он задушит этого настырного старпера его же собственной бородой. Но то, как благоговейно засветилось измазанное лицо Вани при виде этого человека, заставило Феликса немного поостыть. Брату было тяжело в последнее время, Шуйский был его опекуном и, видимо, не обижал - неудивительно, почему Янек к нему привязался. Чего душой кривить, Польша прекрасно помнил, как сам льнул к своему первому королю Мешке, да и к Ягайле, пусть кровожадному убийце и чужаку, но все же защищавшего его от своего ненаглядного пасынка Литвы.
Феликс горячо и резко выдохнул, чтобы успокоиться, и обратился к Шуйскому:
- Лучше отведи нас умыться, шановный пане, а то гляди - у государства твоего вся рожа в нечистотах.