Солнце не по-осеннему яркое, хоть и не столь жаркое, как летом, освещало каждый уголок Вальядолида, прогревая октябрьский воздух. Где-то высоко над церковью пролетела шумная стая каких-то птиц, и Каталония, на мгновение успокоившись, провела взглядом эти создания, которые казались ей слишком далёкими, спокойными и величественными, почти нереальными на фоне бескрайнего купола неба.
   - Зачем ты на меня кричишь? Что я тебе сделал? Посмотри на жизнь проще, как я! – ненавистный Монсеррат голос вывел её из шаткого чувства умиротворенности, и, вновь посмотрев на брата, она увидела, как он просто уселся на камень и, чуть нахмурившись, не обращал толком внимание на сестру.
«Я тут распинаюсь перед ним, а он даже толком внимания на меня не обращает!» - ещё больше разлилась каталонка.
  - О, прекрасно! Стать такой же разгильдяйкой как ты. Просто замечательная мысль! – едко произнесла подросток. – Да смотри на жизнь также просто как ты, я бы ничего не смогла добиться. Я, в отличие от некоторых, на шее у родителей не сижу.
Она хотела как можно сильнее задеть Антонио, но тот упорно не обращал на неё внимание (хотя если бы Монсеррат присмотрелась повнимательнее, то увидела обиженный взгляд брата, который он быстро отвёл), что ещё больше взбесило и без того разражённую каталонку.
Каррьедо широкими шагами подошла вплотную к испанцу и, резко схватив за одежду, подняла его с камня.
  - Смотри на меня и слушай, - прикрикнула на Антонио девочка, - я не позволю тебе так пренебрежительно относиться ко мне. Не дорос ещё. Хочешь знать, почему виноват ты? Тогда слушай, - каталонка отпустила одежду брата. – Понимаешь, Арагон и Кастилия считают, что ты ещё маленький, и я, своей нелюбовью к тебе, задеваю твои хрупкие чувства. Они же тебя так любят, ты у нас весь такой весёлый, добрый, беззаботный. И я тоже должна любить тебя, потому что ты мой брат. А единственное, что у меня вызывает твоё присутствие – это раздражение. Ты даже ради приличия не бываешь хоть иногда серьёзным, вечно улыбаешься. Ненавижу тебя за это, - последнюю фразу Каталония практически прошипела, пытаясь сдерживаться, чтобы не наорать снова на Антонио, однако в её взгляде было столько ядовитой озлобленности, что ей можно было бы даже не говорить, и так по глазам всё было видно.

А отец всегда пытался научить Монсе умению не проявлять слишком бурно свои эмоции и в нужный момент успокаиваться. И, наверное, это было одно из немногих, чему так и не получилось обучить девочку. Она, конечно, понимала важность скрывания собственных эмоций для политических и экономических отношений со странами, но стоило только зайти разговору о том, что неплохо было бы хоть немного скрывать свою нелюбовь к брату, Каталония моментально выходила из себя.
Поэтому, когда подошло время к свадьбе с Кастилией, Арагон попытался настроить дочь к предстоящей жизни в одном доме с Испанией. Но Монсеррат лишь закатила очередной скандал на тему «Как я не люблю своего брата и видеть его не хочу». Доводы о том, что такое объединение пойдёт на пользу всем, и Каталонии в частности, что данный процесс неизбежен, не убедили подростка. «Зачем вообще нужно это объединение, когда нам и при арагонской короне живётся хорошо», - думала по этому поводу Монсе.
Возможно, пригласи бы её отец на свадьбу, она осталась у себя в Барселоне, не видя смысла во встречи с Испанией. И не было бы сейчас это глупой сцены на площади около церкви. Но Арагон решил, что лучше будет рассказать дочери уже свершившийся факт (в чём, несомненно, была доля благоразумия), однако, не предусмотрел то, что Каталония может сама всё узнать и придти на свадьбу.

Отредактировано Catalunya (20 Май 2013 12:59:35)

- Ты просто завидуешь. Ты ведь никого не любишь! - сказанные Антонио с обиды слова больно ударили по Монсеррат. "Да откуда тебе знать - люблю ли я кого-нибудь или нет?!" - зло подумала про себя Каталония и мысленно пожелала собеседнику упасть как можно больнее. А когда он свалился, Монсеррат лишь скупо ухмыльнулась, сдерживая смех, и подошла к нему поближе. Секундное промедление и Каталония решила, что стоит всё же помочь мальчишке подняться, а не издеваться над его неуклюжестью. Она взяла за руку Фернандеса и резко подняла его.
- Если думаешь, что я никого не люблю, то ты глубоко ошибаешься, - Монсеррат говорила спокойно, резко, - например, я люблю своего отца Арагона и сестрёнку Валенсию. А ещё я люблю свой народ. Разве этого мало?
Каталония вдруг осознала, что всё ещё держит Антонио за руку, и тут же отпустила, отходя немного назад. Она вглядывалась в уходящую вдаль дорогу, откуда должны появиться Арагон и Кастилия, но увидела лишь одиноко проходящих людей, да пробегающих детей. Солнце пекло вовсе не по-осеннему ярко и жарко, поэтому Монсеррат подошла поближе к церкви, тень от которой давала хоть немного прохлады.
У Каталонии были смутные сомнения, что свадьба, в итоге, ни для неё, ни для отца не закончится ничем хорошим. Но Арагон не хотел слушать, как ему казалось, эту бессмысленность и глупость. Так или иначе, но Монсеррат злила и сама ситуация, и собственная беспомощность. Что больше - она не знала.

Наблюдая за тем, как он обежал церковь вокруг, а затем забрался на дерево, Каталония подумала, что сделает всё возможное, дабы как можно реже видеть братца. С такой лёгкостью и непринуждённостью выводить Монсеррат из себя могут очень немногие люди. Нет, она, конечно, не была образцом самообладания, но всё же умела относительно неплохо справляться эмоциями. Обычно. Возможно, не так часто, как хотелось бы, но всё же. Однако Антонио был одним из тех, кто умудрялся раздражать Каталонию даже тогда, когда на это не было никаких причин. В сущности, он пока ещё не сделал ничего такого, за что Монсеррат могла бы не любить. А не любить, или, что было гораздо ближе к истине, ненавидеть, кого-либо без причины нельзя. Так говорил ей отец. Ему она обычно доверяла, правда не понимала, почему любить можно просто так, а ненавидеть - нет. Хотя Арагон говорил дочери скорее не о том, что невозможно ненавидеть без причины, а о том, что для стран это непозволительная роскошь и может привести к губительным последствиям, но Монсеррат словно не слышала, что именно пытался донести до неё отец. Или не хотела слышать. Ведь для того, чтобы Каталонии перестать испытывать к Антонио безосновательное раздражение, ей необходимо изменить собственное отношение к Каррьедо, следственно, потратить на него свои силы и время. А это было полной несусветицей! Тратить то, что невозможно вернуть на того, к кому не испытываешь ни малейших симпатий, по мнению Монсеррат, совсем глупо и лишено хоть какого-нибудь смысла.
- Вот она, - крикнул испанец, и когда дерево опасно качнулось, Каталония искренно пожелала, чтобы дерево сломалось и мальчишка упал с него. Жестоко? Возможно. Но никто заставлял его лезть туда, значит, сам был бы виноват в случившемся. Однако дерево устояло, и он благополучно слез вниз.
Хотя вскоре Монсеррат поняла, что есть проблемы по-важнее, чем не упавший братец.
"Антонио ведь сказал, что едет она, а не они. Что, если первой действительно приедет Кастилия? Без моего отца. В таком случае, братец, скорее всего, расскажет обо всём, что тут произошло. Она будет в ярости и особо выбирать выражения вряд ли станет. А, может, его мама убедила Арагон не приглашать меня... Ну, конечно! Как же я об этом сразу не подумала! Эта стерва наверняка настраивает моего отца против меня. А перед более-менее красивой женщиной большинство мужчин бессильно. Особенно, когда женщина помимо приятной внешности обладает и умом. Бедный папа, как же я раньше не подумала об этой возможности! Эх, если Кастилия действительно сейчас приедет одна, то неприятностей не избежать. Или всё-таки этот идиот вообще не знает, кто едет в карете, и крикнул, толком не думая. Ну, или только о матери. Конечно, зачем ему думать об Арагоне, мой отец ведь этому мальчишке фактически никто. Только бы они приехали вместе", - теперь, когда карета с главными виновниками торжества приближалась к церкви, Каталония осознала, насколько глупо поступила.
"Господи, я ведь не просто пришла, куда меня не звали, а умудрилась разругаться с сыном своей будущей мачехи. Не сомневаюсь, что он всё расскажет матери, и тогда... Дай Бог, это закончится просто скандалом", - Монсеррат смотрела на Антонио, который с каждой минутой становился ещё радостней, и понимала, что нужно срочно что-то придумать. Что-то такое, за счёт чего он не станет рассказывать ни Кастилии, ни Арагону. И как-нибудь объяснить своё появление на свадьбе.
"А ведь можно просто сказать, что Арагон сам пригласил меня на свадьбу. Если я буду вести достаточно учтиво перед Кастилией, покажу и докажу, что могу спокойно общаться с Антонио, то отец вряд ли станет портить разбирательствами свадьбу. Потом, конечно, он всё выскажет, что думает по поводу моего поступка. Но это будет потом. Да и лицо Кастилии наверняка будет незабываемо, когда она узнает будто бы Арагон всё же пригласил свою дочь. В крайнем случае можно высказать всё, что думаю. Но тогда мне несдобровать", - Каталония старалась сохранить спокойствие и не впадать в панику. В конце концов, она просто пришла на свадьбу отца и поругалась с братом. Разве это повод, чтобы над ней что-нибудь по-настоящему страшное? Нет, конечно! Она даже не пыталась причинить хоть какой-либо физический вред Антонио. Так что Арагон хоть и разозлиться на неё, но это будет не страшно. Монсеррат куда больше боялась будущей мачехи, которая наверняка будет в бешенстве от случившегося.
И тут девушка поняла, как решить проблему с Антонио. А если всё преподнести правильно, то он сам же докажет им, а в особенности своей матери, какая Каталония хорошая и добрая. Монсеррат мысленно ухмыльнулась собственной идеи и картине, которая возникла в голове. Да, испанец, который сам же будет защищать её от нападок Арагона и Кастилии, - лучше и не придумаешь.
Каталония спокойно, немного неуверенно подошла к брату остановилась рядом, слегка нервно крутя носком обуви по сухой земле, сделала как можно более виноватое лицо и, тяжело вздохнув, сказала:
  - Антонио, ну, я... в общем... - она запнулась в начале фразе, рассматривая рыжевато-серую почву под ногами, а потом быстро выпалила, посмотрев прямо в глаза брату:
  - Прости. В том, что меня не пригласили на свадьбу, нет твоей вины. И с моей стороны было неправильно накричать на тебя. Я сорвалась, и мне стыдно за свой поступок. Просто это так обидно. Валенсия так расстроилась, что заперлась у себя в доме и ни с кем не разговаривает. И будет совсем нехорошо, если первый же день в общей семье начнётся со скандала... Мой отец будет в ярости, если узнает, что я сорвалась на тебя. Это, в общем-то, правильно и, может, даже будет лучше, если он поругает меня... Но Арагон в гневе так же страшен, как... Как Чёрная Смерть. Он обычно добрейший души человек, но когда разозлится... Под горячую руку попаду не только я, но и ты и твоя мать. Не думаю, что хочешь испортить маме весь день. Учитывая, что теперь мы будем жить вместе, так что ещё всегда успеем поссориться и вообще... Но сегодня будет лучше для всех, если ты простишь меня и сделаешь вид, будто бы никакой ругани не было. Предлагаю мир. Хотя бы на сегодня и ближайшие дни. И я буду стараться не срываться на тебя без причины. Правда.
Каталония была уверенна, что её речь была просто замечательной, и он просто не сможет отказать. Хотя девушка не до конца убежденна, потому что толком не знает, как поведёт себя в этой ситуации Антонио. Монсеррат оставалось только надеяться, что всё получится.

Когда Антонио сказал: "Не уж-то вы не хотите жить вместе?" - Монсеррат хотела опровергнуть эти слова, но потом поняла, что он говорит не об её семье, а о них всех. Вспомнив, как Валенсия отреагировала на свадьбу Арагона и Кастилии... Вряд ли это то, что следует говорить Фернандесу сейчас.
Между "Я тебе не верю!" и "Но постараюсь на этот раз" прошло лишь несколько секунд, и за это время Каталония просто не успела оформить сколько-нибудь сложную мысль, а было только злость, отчаянье и... словно что-то рухнуло и ухнуло глубоко внутри. Но это длилось всего мгновение, достаточно короткое, чтобы не показать своих эмоций, и достаточно длинное, чтобы осознать их. Впрочем, всё это неважно, учитывая, что она добилась своего.
Однако Монсеррат совсем не ожидала, что Антонио обнимет её, и поэтому несколько опешила. "Вообще-то, это очень на него похоже, и я могла догадаться... Нет, я должна догадаться", - подумала Каталония, добавив про себя, что стоит обнять в ответ брата, иначе он может придумать себе невесть что. И Каррьедо даже не хотелось думать, что он может себе напридумывать. В конце концов, пока всё складывается удачно.
  - Почему же они так долго? - сказал Антонио, и Монсеррат хотела сказать, что он мог ошибиться, и карета, которую видел, могла быть чей угодно, что, в общем-то, глупо ехать на тайную свадьбу в своей обычной карете, что могла случиться поломка, но решила дальновидно промолчать, потому что вполне могло привести к новой ссоре, а это совсем глупо. Каталония не собиралась разрушать свой план перемирия из-за какой-то кареты.
  - А ты веришь, что я смогу защитить тебя от всех наших врагов? - добродушно спросил Фернандес, но Каррьедо совсем не понравилась добродушная улыбка на его лице. Монсеррат чувствовала какой-то подвох в этом странном вопросе, поэтому не спешила с ответом. Логично было бы ответить, что нет, потому что ты всего лишь ребёнок... И прощай недолгое перемирие. Можно, конечно, соврать, сказав брату, что она, несомненно, верит в него... Но эта была ложь, которую не просто тяжело правдиво сказать, но которая, возможно, приведёт к плачевным последствиям. Мало ли в какую авантюру ввяжется Антонио, если уверует в собственную всесильность. А уж о том, куда это может привести, Каталония старалась не думать. Нужно как-то не обидеть брата, но не давать ложных надежд...
  - Знаешь, я считаю, что ты очень храбрый, - тихо, но уверенно начала Монсеррат, - и что непременно будешь защищать нас от любой опасности. Но не всякого врага можно победить... В одиночку, по крайне мере. А есть вещи, от которых никто и ничто не может защитить. Например, Чёрная Смерть. Просто постарайся помнить, что ты не всесилен. Ни среди людей, ни среди стран таких нет.